Детерминизм « славянского », геополитические аспекты

Mots-clés : Géopolitique, idéologie slave, politique linguistique, nationalisme
geopolitics, slavic ideology, language politics, nationalism

A partir du XIX siècle l’approche géopolitique semble être un des arguments principaux dans l’idéologie slave. La frontière principale de l’entité slave est une langue et des questions culturelles basées sur une affinité linguistique. Pour faire fonctionner ce projet slave incohérent, sa défense a besoin de traits distinctifs et d’ennemis, de frontières et de compétition pour le pouvoir et la domination. Par le biais du déterminisme, l’argumentation slave définit son objet comme une opposition aux autres unités ethnogéographiques. L’organisme est devenu la métaphore principale de la construction identitaire. Par analogie à la théorie géopolitique de la fin du XIX siècle, le « corps » social slave possède sa propre demande naturelle d’intégrité et de « Lebensraum », espace vital. Une réflexion culturelle sur soi-même est une lutte contre une compétition géopolitique. Si on a pu montrer que les autres formes de xénophobie culturelle et civilisationnelle reposant sur les faits géopolitiques sont des formes destructrices du nationalisme, l’idéologie slave a été encore à peine analysée après la fin de la coalition entre le projet slave et le projet communiste.

In slavic ideology since 19th century the geopolitical approach seems to be one of major arguments. The main bond of the slavic entity is the language and cultural issues based on the linguistic afffinity. To put the incoherent slavic project together, its advocacy needs distinctive features and enemies, borders and contest for power and dominance. By means of determinism, the slavic argumentation defines its object as an opposition to other ethnogeographical units. The leading metaphor for the constructing identity became the organism. Analogously to geopolitical theory since the end of 19th century, the slavic social « body » has its natural demand on the integrity and « Lebensraum », living space. The cultural self-reflexion is a kind of struggle against geopolitical competition. If other versions of cultural and civilisation xenophobia based on the geopolitical matters were disclosed as a destructive forms of nationalism, slavic ideology would scarcely be analyzed after the end of coalition between slavic and communist project.

Статья посвященa нескольким аспектам становления и дальнейшего формирования, «изобретения» славянства и славистики[1] в 19-20 веках. Геополитический вектор образования славянской идентичности рассматривается как разновидность, точнее проявление детерминизма. В дословном значении детерминизм отсылает к таким процессам как разграничи(ва)ть, определять, но с суффиксом «-изм» и воспринимается как некое ноэтическое, эпистемологическое или идеологические (а то и разные сочетания выше названных) направление, как некая (прямолинейно, слишком) предопределенная конфигурация явления, на состояние которого (исчерпывающе, окончательно) оказывают определяющее влияние некие тенденции и явления, в случае геополитического детерминизма связанные с территорией и ее политической значимостью.

Не вдаваясь в этом месте в подробности, обозначим формирование геополитики персонально пятью автор(итет)ами различных ориентаций и поколений, различного происхождения и разной репутации. В их интерпретации, конечно, это направление в мышлении отличаетсяется разными доминантами, разными значениями: это Ратцель (Friedrich Ratzel), Челлен (Richard Kjellén), Мэхен (Alfred Mahan), Мэкиндер (Walford J. Mackinder) и Хаусхофер (Karl Haushofer).

А как определить славянство и то, что называется «славянским»? Опираясь на источники – Павла Йосефа Шафарика, Яна Коллара, позже Данилевского и др. – вплоть до Франка Вольмана и современных российских экспертов, можно обобщить пять предпосылок «славянского»:

1) связь культурного сообщества с языком, на котором члены сообщества общаются (и пишут);

2) связь культурного сообщества с территорией, на которой члены сообщества (преимущественно) проживают;

3) связь культурного сообщества с (его) политичесими интересами, и таким образом связь культурных и политических интересов сообщества;[2]

4) биоэтнические основы культурного сообщества – славянский «этнос», конструкт «этнических славян» и тд.

5) культурное (и политическое) сообщество как результат и инструмент конфронтации, отличия, столкновений, вражды – с «немцами», «татарами», любыми другими «врагами славян» или просто «неславянами».

Как славянское учение связано с(о) (славянской) геополитикой?

Геополитика является одним из идеальных интелектуальных инструментов для развития славянского учения, поскольку уже сама по себе, до всякого ее применения в формировании славянства, совмещает аспекты и доминанты, которые для славянского учения являются определяющими:

I) Геополитика, это учение, которое устанавливает границы. Оно основано на наличии территориальных различий и их семантизации, на вере в дифференциацию географических единиц и связанных с ними наборов признаков (различия геополитических зон и тд.). Славянство и любое славянское явление надо было выделить, отличить, даже иногда изобрести, сконструировать, провести так же, как устанавливаются границы территорий. Славянская филология, например, в австро-венгерском политическом пространстве/государстве сосредоточилась в эпоху национальных возрождений на отграничении славянских языков от неславянских. Немецкие языковые импульсы (слова, фразеологизмы, синтаксические модели), естественные в гетерогенной среде сосуществования, не только элиминировались, но провозглашались вредными, чужими.

II) Геополитика, это учение, которое абстрактным и виртуальным, воображаемым явлениям придает характер физических, ощутимых, осязаемых, геополитика устанавливает объективность. Статус разных зон, сообществ, потенциал власти, механизмы контроля и овладения – все эти хрупкие, нестабильные и трудно доказуемые величины в перспективе геополитики приобретают статус научных, терминологически выдержаных позиций. Фридрих Ратцель, например, в своей «Политической географии» (1897) считал, что процветание государства зависит от того, насколько успешно оно приспосабливается к условиям среды. Протагонисты славянского возрождения настаивали на том, что славянский язык такой же древний, как греческий и иврит. Сомнения по поводу таких объективных утверждений считались бы ненаучными, неверными.

III) Геополитика, это учение, основанное на оппозиции (своих и чужих), на конкуренции, столкновении, борьбе. Исходя из того, что общие задачи несомненны (влияния, овладения, превосходства, продвижения собственных интересов), которым, однако, мешает конкуренция и всякого рода борьба за власть, которой надо противостоять такой же – только справедливой – борьбой за власть. Такая схема соответствует предпосылкам рождения славянского духа из неудовлетворительной конкуренции с «чужими», внутри которых находится «свое». Такие предпосылки зародили славянскую идею, выделяя ее из других форм лояльности (государству, конфесиальному сообществу, политическому учению, социальному сословию итд.).

IV) Геополитика, это учение, которое основано на наборе фактoв, аргументов и явлений из многочисленных (чуть ли не любых) дисциплин. Область языка, культуры, антропологии, политики, географии, военного дела, истории, хозяйства, науки, промышленности, метеорологии, ботаники... итд. может стать частью геополитической доктрины. Для (формирования) славянства возможность работать с пестрым (а можно сказать эпигонским, если не произвольным) набором фрагментов из разных дисциплин является весьма привлекательной и продуктивной. Ведь формирование славянства – это создание цивилизации со всеми ее признаками. Примеры сопоставлений с греческой, римской, египетской, месопотамской и др. цивилизациями в эпоху национальных возрождений часты, популярны. К территории, геополитическому целому, славянскому быту, относится (может относиться) все, что на ней находится/происходит. Такая основа идеальна для того, что подразумевалось славянской филологией в первой половине 19 века. План Славянских древностей (1836)[3] Павла Йосефа Шафарика содержит главы посвященные славянской пище, одежде, архитектуре, религии итд.

В геополитике, как и в становлении славянского учения, принципиальную роль играет метафора организма. Она воспринималась даже не слишком метафорически – а просто как научное убеждение, что сообщества людей, будь они славянами или членами определенного государства, образуют организм. У этого организма, соответственно, есть право на существование, включая право на пространство такого существования. Оно может проявляться абстрактно – как, напр., институция, или более дословно, как среда обитания. Именно на ней основан один из основных терминов геополитики – Lebensraum, жизненное пространство.

В своей «Политической географии», опубликованной в 1897 г., Фридрих Рацель, автор и популяризатор этого термина, обосновывал тезис о том, что государство представляет собой биологический организм, действующий в соответствии с биологическими законами. Ратцель видел в государстве продукт органической эволюции, укорененный в земле подобно дереву. Сущностные характеристики государства определяются его территорией и месторасположением, его процветание зависит от того, насколько успешно оно приспосабливается к среде, насколько может ей овладеть, продиктовать ей свои законы и желания. Одним из основных путей наращивания мощи этого организма, считал Ратцель, является территориальная экспансия или расширение жизненного пространства — Lebensraum. Этот термин стал иконой геополитического детерминизма и одновременно и его могилой, так как после Второй мировой войны ассоциировался с нацистскими планами.

В области логики детерминизмом считается добавление к какому-нибудь понятию такого отличительного признака, который образует новое понятие.

Какие признаки, однако, обуславливают наличие «славянского», «славян»? Формирование «народов» и национализмов, особенно активное с эпохи романтизма, предполагает некий коллективный образ, критерии которого, однако, устанавливаются очень трудно, так как славяне, это, если попытаться придерживаться корректных формулировок, скорее всего люди, которые просто считают себя славянами – а славянское все то, что они определяют как их касающееся и что на основе конкретного надиндивидуального консенсуса в конкретном времени считается славянским. Все национальные идентичности - такого характера, но славянская выделяется своей амбицией свести в одно целое пестрый и разнообразный материал от болгарских и балканских форм культурно-политического самоощущения до польских, чешских или русских, причем с четкой программой общих интересов и единства (что менее ярко в случае аналогичных явлений скандинавских, угрофинских или романских).

Исходя из того, что определяется как «славянское», кто может быть «славянином» - путем детерминизма возникает целый набор понятий, из которых в итоге состоит славянская идея, учение о славянах итд., причем понятно, что как на само существование отдельных понятий, так тем более на их специфическое понимание, изложение, оценку и тд. мнения могут быть самые разные. Славянское учение пытается эти мнения возбудить и унифицировать, создать новые коллективы, как это по-другому осуществляет и геополитика.

В набор детерминистских понятий славянского учения могут входить такие разные явления как славянские языки, славянские культуры, славянские народы, славянские литературы, славянское мироощущение, славянское кино, славянское государство, славянские интересы, права, дети, славянская одежда, архитектура, мифология, духовность, история, музыка, живопись, славянский менталитет, фольклор, дух, танец, театр, стиль, базар, город итд. Сила коллективного образа, который скрывается за этими идентификационными механизмами, компенсирует отсутствие признаков, постулирующих наличие этих явлений.

Сила является пружиной геополитического понимания и славянской, и любой другой геополитики, на силе основывается концепция государства в работах 10-х годов Ричарда Челлена, который изучил системы управления для выявления путей создания сильного государства. В своей главной работе «Staten som Lifsform» (1916) он предпринял попытку проанализировать именно категорию силы и ее географические основы.

Понятие силы является также исходным пунктом и позвоночником основной работы одного из законодателей геополитики, сэра Мэхена. Книга «Влияние морской силы на историю (1660-1783)» была опубликованная в 1890 г. и пользовалась большим успехом. В США и Англии она выдержала 32 издания, была переведена на большинство европейских языков, в том числе и на русский (в 1895 г.). В России предпринимались попытки применить идеи Мэхена к истории России, о чем свидетельствуют статьи в журнале «Морской сборник» (С.А.Скрегин, В.Ф.Головачев). В разных источниках[4] повторяется информация о том, что кайзер Германии Вильгельм II утверждал, что он старается выучить работы Мэхена наизусть и что он распорядился разослать их во все судовые библиотеки Германии. Большим успехом пользовались работы Мэхена также в Японии. Геополитические теории привлекательны, видимо, тем, что предлагают некую физическую логику и политических взаимоотношений, и ландшафта, и истории. Правила физической логики послужили мотором и для славянских доктрин, исходящих из доказуемости, «измеримости» славянских величин и их различия по отношению к неславянским.

Становление дисциплин обусловлено формированием институций, обеспечивающих престиж и идентичность идейных изобретений – так с половины 19-ого века создаются кафедры славистики и славянские институты и союзы. Самым, пожалуй, известным проектом институционализации геополитики стал мюнхенский Institut für Geopolitik, который в 1922 г. основал и возглавил лидер нацистской геополитики Карл Хаусхофер, ссылаясь из предшественников, главным образом на Мэкиндера.

В биологии детерминизм означает состояние, явление некой функции, определяющей дальнейшее развитие организма. Если определенные функции предназначают организм, например, к его существованию исключительно в воде, он является, таким образом, к этому существованию биологически детерминированным.

Ядром детерминизма является причинность, причина. В физике до квантовой механики, также как и в других естественных науках предполагалось, что системы всех, в принципе, явлений основаны на причинности, что у каждой ситуации, состояния и отдельного явления есть причины, узнав которые возможно, достижимо объективное обяснение и полное познание.

Особенно в гуманитарных науках поиск причин часто совпадает с их созданием, (ретроспективным) конструированием. Причины исторического события, например, могут быть очень разные и трудно доказать, какие из доказуемых фактов «на самом деле» послужили причиной последующих механизмов.

Очень наглядной в этом отношении является ситуациа становления и дальнейшего формирования славянства и славистики в 19-20 веках, где последствия убедительно освещали причины, также как и наоборот.

При анализе славянского учения необходимо, конечно, отличать не только разные исторические контексты и мнения отдельных авторов, но и отдельные тексты отдельных авторов, идейные контексты отдельных мнений и позиций – т.е. нельзя исходить из упрощающего предположения, что СЛАВИЯ – это некий интелектуальный и идеологический континуум, одно целое. Существует, однако, континуальное поле отдельных мыслеформ, предположений, идеологем и конфигураций, которые мигрируют и повторяются.

Для связи славянского учения с детерминизмом знаковой фигурой является Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885), автор, условно говоря, третьего поколения теоретиков славянства, если за первое считать Добровского, Шафарика, Коллара и вторым Йозефа Юнгманна (1773 – 1847), Йернея Копитара (1780 - 1844), Франца Миклошича (1813–91).

Если придерживаться методов самого детерминизма и сосредоточиться на поиске причин, то позиционирование Данилевского можно излагать в связи с его детерминистским образованием и научным вдохновлением. В 40-е годы он учился на факультете естествознания Петербурского университета, защитил магистерскую диссертацию по кафедре ботаники (1849) и в начале 50-ых работал правительственным экспертом по состоянию рыболовства на Волге, в Каспийском и Черном море и на севере России[5]. А биология в его время считалась образцом любой науки.

Науку о рыбах вообще можно считать влиятельной для становления славистики. Ведь для Шафарика определяющим научным авторитетом был Кувье (Georges Léopold Chrétien Frédéric Dagobert Cuvier), признаный лидер наполеонской науки и систематик мира рыб[6].

Методологически для Данилевского и вообще для понимания учений о славянах важна связь детерминизма с телеологией. Эволюция, по Данилевскому, существует как последствие «органического стремления к цели», опирающегося на некую «разумную причину». Стремление к цели, это перевод понятия Zielstrebigkeit, автором которой является зоолог Karl von Böhr.

Связь детерминизма с телеологией у Данилевского приводит к заключениям, которые в той или иной мере формулировали или разделяли и другие представители славянского учения, начиная с Шафарика: славянство является определенным культурно-историческим типом, вражеским по отношению к западной Европе, который должен в дальнейшем сформироваться как одно – в том числе или в лучшем случае геополитическое - целое, отстаивать свои («жизненные») интересы, побеждать, быть сильнее других (Данилевский был антидарвинистом, в силу своей телеологичности).

Индивидуальной характеристикой конструктивизма Данилевского (в XVII главе его сочинения «Россия и Европа», публкация которой началась в 1869 г.[7]) является его утверждение, что еврейская культура была религиозной, греческая художественной, римская политической, романогерманская политической и научно-промышленной, так как славянская будет сочетать все четыре культурные основы: 1.религиозную, 2. научную, художественную, техническую и промышленную, 3. политическую, 4. общеэкономическую.

Николай Онуфриевич Лосский в своей «Истории русской философии» (в начале 6 главы)[8] упоминает обозначение Данилевского эпигоном славянофильства[9]. Не надо напоминать, что во главе его славянской империи должен был стать русский царь. «Восточная проблема» будет соответственно Данилевскому разрешена в результате борьбы между романо-германским и славянским миром.

Именно политическо-ксенофобский фундамент культурологического мышления многих представителей славянской идеи лег в основу многочисленных геополитических проектов, которые, как правило, являлись именно детерминистскими и одновремено отчетливо телеологическими и развивались как предвосхищение, параллельные теории, повтор или своеобразное освоение идей геополитики.

Судьба обеих доктрин, однако, разная. Геополитика скомпрометировалась в силу своей привлекательности для нацистских интелектуалов и стратегов[10], так как славянская борьба, хотя ей вооружался и Сталин, и другие тоталитарные политики 20-ого века, до сих пор нуждается в подробной и солидной трактовке с современных методологических и идейных позиций.

[1] см. сборник Inventing Slavia/Изобретение славии, Славянская библиотека, Прага 2005.

[2] Политические интересы основанные на культурной идентичности, основанной, в свою очередь, на языковом родстве, принимают в некоторых случаях форму конструирования панславянского государства будущего. Языковой щтатизм сталкивается, как известно из трудов теоретиков национализма, с несовпадением количества языков в мире (не считая диалекты, согласно утверждениям лингвистов, их около 8000) и возможного количества новых государств. Панславянское государство, надо сказать, является проектом с этой точки зрения амбивалентным: государств должно было стать и больше (так как славяне отделились бы от неславянских эксплуататоров, главным образом в Австро-венгерской и Османской империях), и меньше – так как соединились бы в одном государстве. Некоторые теоретики славянское братство продвигали как культурную идею, другие (включая первого чехословацкого премьер министра Крамаржа), как концепцию политическую. Ее опасность виделась, безусловно, в гегемонизме России. Михаил Бакунин в своей работе «Государственность и анархия» (1873) отзывается о панславянском государстве следующим образом: «Итак, чтобы противодействовать на государственном или политическом поприще торжествующему пангерманизму, остается одно только средство — создать панславянское государство. Средство во всех других: отношениях чрезвычайно невыгодное для славян, потому что оно непременно повлечет за собою общее славянское рабство под всероссийским кнутом. Но верно ли оно, по крайней мере, в отношении к своей цели, т. е. низложению германского могущества и покорению немцев панславянскому, т. е. петербурго- императорскому игу?» (http://lib.babr.ru/index.php?book=106 )

[3]Šafařík, P. J.: Slovanské starožitnosti (1836). Nákladem kněhkupce Bedřicha Tempského, v Praze 1862, 1863.

[4] Напр. http://www.humanities.edu.ru/db/msg/2743

[5] С.А.Вагштейн (см. сноску 5) цитирует в этой связи Николая Ноколаевича Страхова из издания России и Европы Данилевского 1895 г.: "Эта командировка,- писал Н. Н. Страхов,- определила всю дальнейшую судьбу Николая Яковлевича; он и умер в одной из своих поездок для исследования рыболовства".

[6] Cuvier, Georges: Histoire naturelle des poissons. Paris 1828. Ср. также Cuvier, Georges: Geschichte der Fortschritte in den Naturwissenschaften seit 1789 bis auf den heutigen Tag. Leipzig 1828-29.

[7] См., напр., издание в составлении, с послесловием и комментариями С.А.Вайгачева, изд. Книга, Москва 1991.

[8] Н.О.Лосский: История русской философии. Высшая школа, Москва 1991. Перевод изд.: History of Russian Philosophy. International Universities Press, New York 1951. Текст в интернете: http://www.vehi.net/nlossky/istoriya/

[9] «Данилевского считают эпигоном славянофильства, которое в то время уже вступило в период упадка. Он был одним из наиболее типичных представителей панславизма.»

[10] Ее реабилитация, учитывающая тоталитарные злоупотребления, началась во второй половине 20-ого века. В современной России геополитическое направление особенно популярно среди неоевразийского движения (Александр Дугин и др.).

Tomaš Glanc, « Детерминизм «славянского», геополитические аспекты », in Patrick Sériot (dir.) La question du déterminisme en Russie actuelle, [en ligne], Lyon, ENS LSH, mis en ligne le 10 décembre 2008. URL : http://institut-est-ouest.ens-lsh.fr/spip.php?article154